Чукча Йэкунин долго, пронзительно смотрел на меня. Потом перевел взгляд на Юренева, улыбка исчезла с морщинистого скуластого лица.
— Рэкыттэ йвонэн йилэйил?
— Что, собака настигла суслика? — монотонно перевел Чалпанов. Он не вкладывал в свой голос никакого чувства и, наверное, правильно делал.
— Собака? Какая собака? — насторожился Юренев.
— Не знаю, — бесстрастно ответил Чалпанов. — Выговор не пойму, какой. Тундровый, оленный он чукча или человек с побережья? У него выговор странный. Он фразу не всегда правильно строит.
— А ты строишь правильно? — Юренев грубил.
— Я правильно, — бесстрастно ответил Чалпанов.
Их краткая беседа привлекла внимание Йэкунина. Не спуская глаз с Юренева, он сжал кулаки, резко подался вперед. Глаза его, только что туманившиеся удовольствием, вдруг налились кровью:
— Ыннэ авокотвака! — прохрипел он. — Тралавты ркыплы-гыт!
Чалпанов обеспокоенно перевел:
— Не сиди! Не стой! Ударю тебя! Это он вам, Юрий Сергеевич. Уйдите пока. Поднимитесь пока наверх.
Такое, похоже, у них уже случалось.
Кивнув, Юренев мрачно взбежал по деревянной лестнице на второй этаж.
Я спросил:
— Вы узнаете меня, Андрей Михайлович?
Чукча Йэкунин разжал кулаки и враз обессилел. Нижняя губа бессмысленно отвисла, глаза подернуло пеплом усталости.
— Он никого не узнает, — бесстрастно пояснил мне Чалпанов. — Он не понимает по-русски. Он живет в другом мире, у него там даже имя другое.
— Это не сумасшествие?
— Ну, нет, — сказал Чалпанов спокойно. — В этом смысле у него все в порядке. Он просто другой человек. Его мышление соответствует его образу жизни.
— Как он пришел к этому образу жизни?
— Не знаю, — все так же спокойно ответил Чалпанов, но глаза его обеспокоенно мигнули. — Об этом лучше с Юреневым.
— Да, да, — холодно сказала из закутка женщина в белом халатике. — Поднимитесь наверх.
Ей что-то в происходящем не нравилось.
— Нинупыныликин…
Не уверен, что это одно слово, но мне так послышалось.
— Поднимитесь в кабинет. Андрею Михайловичу нехорошо. Я должна сделать успокаивающие уколы.
— Ракаачек… — услышали мы, уже поднимаясь.
Чалпанов шепнул:
— Он на вас реагирует… А я вас сразу узнал, Дмитрий Иванович… Я книгу вашу читал…
И заторопился:
— Он, правда, на вас реагирует. Вот спросил: какой юноша пришел, а обычно новых людей не замечает. Он весь в другом времени, он прямо где-то там, в вашем романе. По речи его сужу. Келе, духи плохие, моржи, паруса ровдужные… Он Юрия Сергеевича за келе держит.
— Не без оснований, — хмыкнул я.
— Ну что вы, Дмитрий Иванович, не надо так. Вы первый, кто на Йэкунина так подействовал. Только, знаете, он все-таки не береговой чукча. И не чаучу, не оленный. Что-то в нем странное, мне понять трудно. Вот жалуется: народ у него заплоховал. Жалуется: ветры сильные, яранги замело, в снегах свету не видно. А то взволнуется: большой огонь снова зажигать надо! Так и говорит: снова.
Глава XI
НУС
Поднявшись в кабинет, я удивился — в кресле у раскрытого окна сидела Ия. На ней была белая короткая юбка и такая же белая кофточка, удивительно подчеркивающие ее молодость, ее свежесть.
Юренев раздраженно и тяжело прохаживался по кабинету.
— Торома! — хмыкнул он, увидев меня. — Понял, как мы тут влипли? А ты — уеду!
— У меня билет заказан.
— Сдашь.
— Какого черта ты раскомандовался? — Меня злило, что Ия ничем не хочет напомнить мне о вчерашнем — ни улыбкой, ни взглядом.
А еще меня злило то, что за окном постоянно торчал коротко стриженный малый в кожаной куртке. Он был далеко, стоял под березой, но почему-то я был уверен — он слышит все, о чем мы говорим.
— Ладно, — сердито вздохнул Юренев. — Понятно, тебе хочется знать, чем мы тут занимаемся. Это твое право. Так вот, — он недовольно выпятил губы, — мы уже довольно давно ведем серию экспериментов, главным объектом которых является НУС. Какое-то время назад, я тебе говорил, у нас случилось непредвиденное: некий удар, взрыв, как ты понимаешь, неожиданный, разрушил одну из лабораторий. Одну из весьма важных лабораторий, — почему-то повторил Юренев. — В тот день с НУС работал Андрей Михайлович. Судя по разрушениям, НУС должна была сойти с ума… — Юренев так и сказал: «сойти с ума», как о человеке, — …или вовсе разрушиться. Но НУС продолжала работать! Мы даже не стали трогать разгромленную лабораторию, боялись нарушить связи, налаженные самой НУС. Я лично готов утверждать, правда, кроме интуитивных, у меня нет никаких доказательств, что тот самый взрыв был спровоцирован самой НУС. Она, скажем так, самостоятельно вносила какие-то коррективы в свою конструкцию. К сожалению, рабочий журнал, который заполнял в день эксперимента Козмин, оказался поврежденным, полностью мы не смогли восстановить почти ни одной записи. Короче, мы не знаем, какой именно вопрос Козмина вызвал «гнев» НУС… — Юренев опасливо покосился на меня: — Надеюсь, что ты понимаешь, что речь идет вовсе не о чувствах… Естественнее всего было бы расспросить саму НУС, но, похоже, начиная эксперимент. Андрей Михайлович ввел в программу некий запрет, некий ограничитель, касающийся меня и Ии… — Он изумленно моргнул. — В данный момент мы практически не контролируем НУС.
— А раньше вы ее контролировали?
Юренев и Ия переглянулись.
— Да, — наконец ответил Юренев, морщась. — Когда нам не мешали.
— Кто мог вам мешать?
Юренев подошел и встал против меня:
— Хочу, чтобы до тебя дошло: в систему НУС с самого начала входили четыре человека — Козмин-Екунин, я, Ия и ты. Ты этого не знал, таково было требование Андрея Михайловича. Он считал тебя очень важной составляющей эксперимента. И действительно, все было хорошо, пока тебя не стало заносить.
— Не понимаю.
— Ладно. Попробую объяснить проще. Помнишь Алтай? Наверное, сейчас ты уже сам понимаешь, что поиски плазмоидов, разговоры об НЛО — все это было так, для отвода глаз. На Алтае мы занимались настройкой НУС, не всей, конечно, но очень важного ее блока. Нам необходимы были специальный условия, некоторый устойчивый жестко детерминированный мирок. Если помнишь, Лаплас, утверждая своего демона, смотрел на Вселенную именно как на жестко детерминированный объект. Мы должны были сами создать условия. Понятно, мы не могли полностью отгородиться от внешнего мира, отсюда неточность многих полученных нами результатов. Некоторые мы даже не смогли расшифровать. Помнишь зону на террасе, где побывали до нас геофизики? Этот феномен был связан с работой НУС, но так до сих пор и остается лежащим в стороне, непонятым и необъясненным. Твои с Ией походы за штопором были одной из самых важных опор нашей детерминированной системы. Ничто так надежно не балансирует систему, как бессмысленно повторяющийся акт. К сожалению, ты не продержался до конца эксперимента.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});